Лидия Яновская
Горизонтали и вертикали Ершалаима
В поисках «готического особняка»
Топография в романе «Мастер и Маргарита» местами прочерчена удивительно четко. Если вы держите книжку в руках (или знаете роман наизусть), вы безошибочно найдете сад Аквариума, и то место в этом саду, где когда-то в зарослях сирени была «летняя уборная», и здание театра Варьете, в котором в давние времена был цирк, потом Мюзик-Холл, а потом театр Сатиры, и подворотню в дом на Садовой...
Вы без труда найдете Бронную (писатель отбросил слово Малую), и сквер, и скамейку, на которой сидел Воланд… Пройдете Тверским бульваром и попадете в тот самый дом, который в романе сгорел, а в жизни вполне сохранился и, вероятно, по-прежнему принадлежит писателям, поскольку в нем помещается Литературный институт…
Адрес же Маргариты, как и адрес мастера, размыт: столько вариантов – и ни один не надежен…
Но почему же «не надежен»? – удивится читатель. Автор так ясно пишет: «Очаровательное место! Всякий может в этом убедиться, если пожелает направиться в этот сад... особняк цел еще до сих пор». И кажется, что он где-то здесь, этот особняк, в уцелевших переулках бывшего Арбата... может быть, еще раз всмотреться в какое-нибудь старое здание?.. заглянуть вон за тот угол?...
«Маргарита проснулась... в своей спальне, выходящей фонарем в башню особняка»... «Трехстворчатое окно в фонаре... светилось бешеным электрическим светом»... «...Окрашенный луною с того боку, где выступает фонарь с трехстворчатым окном... готический особняк»...
Поклонники Булгакова активны, и, конечно, немедленно было найдено здание с трехстворчатым окном. И не где-нибудь, а на пересечении Малого Ржевского и Хлебного переулков. Есть доказательства, что Булгаков проходил этими переулками и не мог не видеть это окно... Фотографии окна появляются в булгаковедческих трудах. Правда, на фотографиях видно, что никакого фонаря здесь нет и башня или хотя бы башенка не просматривается... Зато, – нервничает булгаковед, – имеется внутренняя винтовая лестница, доказывающая, что этот дом и был «прообразом» особняка Маргариты! Увы, в романе в особняке Маргариты нет никакой винтовой лестницы...
Ну что ж! Найдено другое здание – с башней и фонарем. Замечательно красивый и только что, в начале 80-х годов эффектно отремонтированный особняк на Остоженке. Отныне фотографии красивого особняка, а иногда его стилизованные зарисовки будут украшать книги о Булгакове и даже издания его сочинений...
Увы, в фонаре-башенке красивого особняка не видно ни одного трехстворчатого окна. А кроме того – сад? Здесь явно нет, да, кажется, никогда и не было сада... Не беспокойтесь, сад будет найден отдельно, в третьем переулке. И описание сада будет снабжено ссылкой на собственное предсмертное свидетельство Е.С.Булгаковой. Хотя Е.С.Булгакова не только не была знакома с нашими следопытами, но даже не подозревала об их существовании...
И тут появляется новый документ – очаровательные мемуары некой Маргариты Петровны Смирновой, уверенной, что уж она-то лучше всех знает, где находится особняк Маргариты. Поскольку, по ее мнению, она в этом особняке и жила.
О Маргарите Петровне Смирновой я не знаю ничего. Не знаю даже, подлинная это фамилия или псевдоним. А вот записки ее, полагаю, подлинны. Очень уж они искренни, эти записки.
Собственно говоря, фрагменты из них были впервые приведены в книге М.О.Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова» (Москва, 1988, изд. 2-е, с. 453–458); но цитировались записки так невнятно и было настолько неясно, что же находится в помеченных отточиями пропусках, что пользоваться публикацией оказалось невозможно. М.О.Чудакова писала, что записки попали к ней непосредственно из рук М.П.Смирновой в 1986 году, и оставалось предположить, что тогда же, в 1986 году, они были написаны.
В полном виде впервые я увидела мемуары М.П.Смирновой в книге В.И.Сахарова «Михаил Булгаков. Писатель и власть» (Москва, 2000, с. 403–418). Были ли они перед этим уже опубликованы и откуда попали в книгу В.И.Сахарова, неизвестно: у российских филологов установился принцип – ни на что не ссылаться, и В.И.Сахаров пользуется этим принципом весьма последовательно. Текст представлен как полный, и, по-видимому, это соответствует действительности. Приведена, что очень существенно, дата создания записок: 1970 год. А кроме того, и это тоже немаловажно, имеется послесловие автора, датированное 1971 годом.
Сюжет записок Маргариты Смирновой таков.
Однажды в Москве, весною (из дальнейшего видно, что это было, скорее, в начале лета, поскольку героиня приезжает с дачи) 1934 или 1933 года, Маргарита Петровна, тогда молодая и, по-видимому, очень красивая женщина, привлекла внимание какого-то мужчины, шедшего ей навстречу и потом пошедшего вслед за нею. Несмотря на ее возражения («Я на тротуарах не знакомлюсь»), его попытки познакомиться увенчались успехом. Он представился: Михаил Булгаков.
Нет, она не догадалась, что это автор «Дней Турбиных», и он по этому поводу ничего не сказал. Он все-таки поразил ее воображение, они гуляли целый день и никак не могли расстаться. Разговоры были литературные, причем он рассказывал – и необыкновенно интересно – главным образом о Льве Толстом. Потом они встретились еще один или два раза (в записках это несколько невнятно) и, по ее настоянию, расстались навсегда. Она считала, что не имеет права «ставить на карту не только свое благополучие, но и покой мужа и детей».
...А потом – много, много лет спустя – она прочитала роман «Мастер и Маргарита», опубликованный с купюрами в журнале «Москва» зимою 1967–1968 года. И... узнала себя – в Маргарите! (Она не знала, что тысячи женщин узнавали себя в Маргарите.) Но ведь ее и звали Маргаритой!
Узнала Булгакова: он, он и никто другой! Это она назвала его тогда мастером – теперь она была в этом совершенно уверена. («Ну да, мастерски умеете зубы заговаривать!» – «Так как же, по-вашему, значит, я Мастер?» – «Ну, конечно, мастерски умеете плести узоры красноречия».) Откуда же ей было знать, как медленно, как не сразу из недр булгаковской прозы, из недр самого текста романа всплывало для писателя это слово...
«К концу дня у меня было такое ощущение, что мы знакомы очень давно, – пишет Маргарита Петровна, – так было легко, по-дружески отвечать на все его житейские вопросы. Значит, и он почувствовал то же самое , если так прямо и сказал об этом на странице 88, кн. 1».
Она ссылается на страницы журнала, имея в виду следующие строки романа: «Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет». И опускает – простим ей – продолжение этих строк: «На другой день мы сговорились встретиться там же, на Москве-реке, и встретились. Майское солнце светило нам. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой».
Конечно, она «вспомнила» и другие подробности. И то, что в тот день у нее в руках были желтые цветы, «кажется, мимозы». (Мимозы – в начале лета?) И желтая буква «М» была вышита на голубой поверхности ее сумки-ридикюля, она сказала своему новому знакомому, что сама вышивала эту букву – свой инициал. (Ах, если бы кто-нибудь обратил ее внимание на то, что у Булгакова не просто желтое, но желтое – на черном, что это очень важно: желтое на черном , – ей, вероятно, совершенно искренне вспомнилось бы, что в руках у нее тогда была не голубая, а другая, может быть, черная сумка...)
И представляете, у нее тоже был муж, которого она не любила. И красавица-домработница... Она, правда, не говорила новому знакомому о домработнице, но ведь он потом заходил во двор, ища ее, и ему могли сказать соседи... (Откуда же было Маргарите Петровне знать, что Наташа в романе «Мастер и Маргарита» – не только живой персонаж, прототипов для которого могло быть сколько угодно, но и замечательная интерпретация традиционной в комедии фигуры «субретки»; что это опыт Булгакова-драматурга так блистательно входит в его гениальную прозу.)
И еще, прочитав в романе: «Я знаю пять языков, кроме родного, – ответил гость», – самым добросовестным образом «вспомнила», что именно эти слова сказал ей ее новый знакомый. Хорошо, что я никогда не встречалась с Маргаритой Петровной. Она не поверила бы мне, что Булгаков этого сказать не мог, поскольку пяти языков не знал, а хвастуном не был.
Есть и множество других неувязок. «Маргарита Петровна! – спрашивает ее спутник. – Вот вы сейчас придете домой, останетесь одна, что вы будете делать?» – «Ну, что делают женщины, когда приходят домой? – отвечает она. – Первым долгом надену фартук, зажгу керосинку...»
Это значит, что ее поразили – ей показалось, что она узнала – строки в романе: «Она приходила, и первым долгом надевала фартук, и в узкой передней, где находилась та самая раковина, которой гордился почему-то бедный больной, на деревянном столе зажигала керосинку, и готовила завтрак, и накрывала его в первой комнате на овальном столе».
И незамеченной осталась строка: «Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу». А штука в том, что никогда не прикасавшаяся к примусу булгаковская Маргарита надевает фартук и зажигает керосинку только в подвальчике мастера – из любви к своему избраннику. (Кстати, это ведь характер Елены Сергеевны: избалованная генеральша, отлично умевшая не делать ничего – и преданная подруга мастера, радостно умевшая всё.)
Впрочем, довольно…
Тут возникает вопрос: может быть, и не с Булгаковым вовсе повстречалась Маргарита Петровна однажды в Москве, в начале лета 1933 или 1934 года (поскольку невозможно себе представить, чтобы она все это сочинила)?
Все-таки, думаю, с Михаилом Булгаковым.
Это его очарование, его способность располагать к себе. Любовь Евгеньевна говорила: «В хорошем настроении он бывал неотразим!»
Рост? Маргарита Смирнова пишет: «не очень большого роста», «не очень высокий»...
И рост, пожалуй, булгаковский. «Он был хорошего роста. Немного выше среднего», – говорила Марика Чимишкиан. (Средний мужской рост в середине ХХ века в России был примерно 171–172 см; мужчины ростом около 180 см уже воспринимались как высокие, долговязые; рост Булгакова был, думаю, 174–175, не выше.)
Костюм? «...Хорошо одет, даже нарядно, – пишет наша мемуаристка. – Запомнился добротный костюм серо-песочного цвета, спортивного или охотничьего покроя, краги».
Увы, костюм не его. Особенно эти «краги». Напомню, краги – сверкающие и твердые кожаные гамаши от туфли до колена (или, как пишет в своем «Толковом словаре» Даль, «накладные голенища на пуговицах»). Очень эффектная часть костюма, предполагающая короткие штаны.
Тут непременно вспомнится, что когда Марика в первый раз познакомила Любовь Евгеньевну с Ермолинским, та сказала, что уже видела Ермолинского с товарищем на пароходе, обратила тогда на них внимание и назвала обоих, впрочем, вполне дружелюбно, «фертиками». «Почему – фертиками?» – спрашивала я у Марики. – «Ну, одеты они были так... кожаные куртки... фотоаппараты через плечо...» Так вот на «фертиках» могли быть краги. Булгаков «фертиком» не был.
Или вот, в конце апреля 1934 года, Булгаков пишет П.С.Попову о своей мечте съездить за границу: «Видел одного литератора как-то, побывавшего за границей. На голове был берет с коротеньким хвостиком. Ничего, кроме хвостика, не вывез! Впечатление такое, как будто он проспал месяца два, затем берет купил и приехал... Ах, какие письма, Павел, я тебе буду писать! А приехав осенью, обниму, но коротенький хвостик покупать себе не буду. А равно также и короткие штаны до колен».
Булгаков носил аккуратный классический костюм. В его глазах нарядный костюм – это хорошего сукна тройка (костюм с жилетом). В таком костюме, только что сшитом мхатовским портным из настоящего «фрачного» материала, раздобытого Еленой Сергеевной в Торгсине, он и запечатлен на известнейшей фотографии в апреле 1935 года.
А как же мемуаристка? Думаю, ошибка памяти. Булгаков в эти годы бывал очень элегантен; яркое впечатление элегантности и необычности где-то в недрах ее памяти соединилось с каким-то другим, посторонним впечатлением...
И все-таки в этих мемуарах есть подробность, подтверждающая реальность встречи.
Как я уже отметила, записки Маргариты Смирновой имеют послесловие, написанное год спустя. В нем рассказывается, как в июне 1971 года она попала на посвященный Булгакову вечер в Театральном музее имени Бахрушина. Выступали многие, помнившие Булгакова, в том числе – артист М.М.Яншин. «И вот что значит артистическое перевоплощение, – пишет Маргарита Смирнова. – Представляете себе фигуру Яншина? Полная противоположность Булгакову. Но когда Яншин говорил о Булгакове, передавал какие-то его черты, он вдруг передернул плечами , сидя на стуле, повернулся быстро вполоборота, и я ясно увидела – вот он, Булгаков! Значит, и Яншин обратил внимание и запомнил манеру Булгакова быстро поворачиваться к собеседнику».
Вот это «вдруг передернул плечами» (в другом месте: «как-то слегка передернет плечами») – такое зримо булгаковское, что можно простить мемуаристке все прочие ее промашки. Любовь Евгеньевна не раз рассказывала мне: после всех издевательств критики в 1926–1929 годах, после страшного краха всех пьес в 1929-м, у Булгакова сделался – и остался навсегда – нервный тик: он передергивал левым плечом. Было к этому, по-видимому, какое-то предрасположение: с юных лет привычка держать левое плечо чуть выше, от этого часто левая рука в кармане... Это не был дефект сложения; Булгаков был хорошо сложен; это был дефект осанки...
И не противоречит действительности то, что разговор всё шел о Льве Толстом, который так интересовал Маргариту Петровну: Булгаков очень хорошо знал Толстого; в 1931–1932 году сделал инсценировку «Войны и мира»; любимый его друг Павел Сергеевич Попов был не только исследователем Толстого, но даже в какой-то степени свойственником – через свою жену Анну Ильиничну Толстую, внучку великого писателя...
Но особняк, ради которого мы собственно и начали этот экскурс в записки Маргариты Смирновой? Особняк, в котором жила Маргарита Петровна и который, по ее мнению, и есть «готический особняк» романа? Увы, увы…
…Новый знакомый проводил Маргариту Петровну к ее дому. На Арбате? Нет, совсем не на Арбате, а в одном из переулков Первой Мещанской. Она не разрешила ему войти в калитку, они попрощались на противоположной стороне улицы, но двор в открытую калитку ему был виден – по ее мнению, тот самый («один к одному»?), что описан в романе: «Маленький домик в садике... ведущем от калитки... Напротив, под забором, сирень, липа, клен...»
Опять липа и клен… Постойте, но ведь это описание домика мастера? Ну да, по мнению Маргариты Петровны, это все было вместе: сирень, липа, клен, подвальчик, в котором жил мастер, и квартира во втором этаже, где проживала Маргарита…
О том, что она живет во втором этаже , она своему новому знакомому, правда, не говорила, но… Соседка рассказывала ей: «Сидим во дворе на скамейке, приходил какой-то гражданин, не очень высокий, хорошо одет, ходил по двору, смотрел на окна, на подвал (подбирал, где бы поселить мастера? – Л.Я. ). Потом подошел к сидящим на скамейке, спросил... Походил по двору, опять подошел, спросил, где именно живет...»
«Откуда же иначе он узнал, что я ” занимала верх прекрасного особняка в саду ” »? – пишет Маргарита Петровна, трогательно пропуская словечко весь . Пропуская, поскольку булгаковская Маргарита со своим мужем вдвоем занимала весь верх прекрасного особняка в саду, а Маргарита Петровна, сколько можно судить по ее запискам, жила с соседями и общей кухней.
Да, ни Арбата, ни готики, ни трехстворчатого окна, ни даже большой и роскошной (по советским меркам, конечно) квартиры… Что же остается? Только одно – второй этаж…
Как бесспорно воспринимается каждая деталь в романе «Мастер и Маргарита»: «Маргарита Николаевна со своим мужем вдвоем занимали весь верх прекрасного особняка в саду…» И трудно представить, как не сразу сложился у Булгакова этот верхний этаж.
Дело в том, что по первоначальному замыслу… По весьма прочному первоначальному замыслу, в 1932–1934 годах, во второй редакции романа, где собственно и возникает Маргарита, она живет отнюдь не в верхнем этаже . По первоначальному замыслу ее квартира располагается в первом этаже. Может быть, потому, что в высоком первом этаже добротного дома в Ржевском переулке (представьте себе, близ Арбата) жила генеральша и очаровательная женщина Елена Сергеевна Шиловская, будущая Булгакова.
А в верхнем этаже воображаемого «особняка» тогда, во второй редакции, помещался другой персонаж: «добрый знакомый» и очень скучный человек («скучный тип») Николай Иванович, тот самый, чью голову во второй редакции романа Маргарита накрывает розовыми панталонами, а в редакциях четвертой и далее – голубой рубашкой.
Как размещались жильцы прекрасного особняка в третьей редакции романа, неизвестно (соответствующие главы не сохранились), но уже в редакции четвертой Маргарита перемещена в верхний этаж, а Николай Иванович превращен в «нижнего жильца», теперь уже окончательно.
В каноническом тексте в главе 20-й: «Маргарита повернула голову в сад и действительно увидела Николая Ивановича, проживающего в нижнем этаже этого самого особняка». И в главе 22-й: «Зарезать? – испуганно вскрикнула Маргарита. – Помилуйте, мессир, это Николай Иванович, нижний жилец ».
Но зачем Булгаков сделал это решительное и существенное перемещение? И какую собственно роль в романе «Мастер и Маргарита» играет «нижний жилец» Николай Иванович?
Ну, версии в булгаковедении, как известно, имеются на все случаи жизни. Одна из самых занятных, притом получившая весьма большое распространение, – миф о Николае Ивановиче и его воображаемом прототипе.
Б.В.Соколов в своей знаменитой и неоднократно переиздававшейся «Булгаковской энциклопедии» (читатель простодушно верит, что если сочинение какого-нибудь литератора называется «Энциклопедией», то это и есть кладезь точнейших данных) нашел, что Николай Иванович в романе «Мастер и Маргарита» не что иное как «довольно злая», но весьма точная и вполне узнаваемая пародия на известного советского деятеля Н.И.Бухарина. В связи с чем в названной «Энциклопедии» помещена огромнейшая статья о Бухарине с изложением его социальных и политических взглядов в разные периоды жизни, всех перипетий его революционной и послереволюционной биографии, а также портрет.
Но позвольте! Почему непременно Бухарин?
А потому, поясняет Б.В.Соколов, что налицо необыкновенное внешнее сходство персонажа и его предполагаемого прототипа, особенно в одежде! И ссылается на запись от 23 апреля 1935 года в дневнике Е.С.Булгаковой.
На этой странице своего дневника Е.С., описывая пасхальный бал в американском посольстве, с тайной женской гордостью отмечает только что сшитый «черный костюм» Булгакова, свое вечернее платье, «исчерна-синее с бледно-розовыми цветами», и не без иронии – одежду некоторых советских деятелей, в частности: «Бухарин в старомодном сюртуке , под руку с женой, тоже старомодной».
Заметили? В сюртуке. По мнению Б.В.Соколова, сосед Маргариты по особняку одет точно так же: «Николай Иванович, видный в луне до последней пуговки на серой жилетке …»
Не знаю, как вы, дорогой читатель, но я до сих пор не встречала человека, который полагал бы, что сюртук , то есть одежда всегда с рукавами («мужская двубортная одежда в талию с длинными полами». – С.И.Ожегов . Словарь русского языка), и жилетка , одежда всегда без рукавов («короткая мужская одежда без воротника и рукавов, поверх которой надевается пиджак, сюртук, фрак». – Там же), – одно и то же…
Но, по мнению Б.В.Соколова, еще убедительнее – полное совпадение имени-отчества Бухарина и персонажа из романа «Мастер и Маргарита»: Николай Иванович! Чрезвычайно редкое в России сочетание имени и отчества, не правда ли?
Тут как-то сразу приходит на ум известный рассказ А.Мариенгофа об актере Художественного театра Качалове – у которого, как известно, тоже было чрезвычайно редкое для России имя-отчество: Василий Иванович.
Однажды, рассказывает Мариенгоф, Василий Иванович Качалов услышал, что к нему обращается Бог:
«Иду это я по нашей дороге вдоль леса. Размышляю о жизни и смерти. Настроение самое философское… Вдруг слышу голос с неба: ”Ва-си-илий Ива-анович! Ва-си-илий Ива-анович!” Так и одеревенел. Ну, думаю, кончен бал. Призывает меня к себе Господь Бог.
Литовцева (жена В.И. Качалова. – Л.Я. ) испуганно перекрестилась…
– Наложив, разумеется, полные штаны, – продолжал Качалов, – я поднимаю глаза к небу.
И тут он сделал знаменитую мхатовскую паузу.
Литовцева была ни жива ни мертва.
– А передо мной, значит, телеграфный столб, а на самой макушке его, обхватив деревяшку зубастыми ножными клещами, сидит монтер и что-то там чинит. А метрах в ста от него, на другом столбе, сидит второй монтер, которого, стало быть, зовут, как меня, – Василием Ивановичем. Вот мой разбойник и кличет его этаким густым шаляпинским голосом: ”Ва-си-илий Ива-анович! Ва-си-илий Ива-анович!.. ” Ну совершенно голосом Бога, друзья мои».
А может быть, не надо читать «булгаковские энциклопедии», примеривать жилетки к сюртукам и искать редкостные совпадения в самых распространенных русских именах?
Тем более что в данном случае Н.И.Бухарин решительно ни при чем. У благополучнейшего обывателя Николая Ивановича в романе «Мастер и Маргарита» другая родословная, кстати, связанная с расположением персонажей в вертикалях пространства.
Маргарита живет в верхнем этаже – точно так же, как жили любимые герои «Белой гвардии», Турбины…
Да, последний роман Булгакова вбирал все – прожитое, пережитое, продуманное, сотворенное. Образы, уже решенные и воплощенные, притом решенные и воплощенные на достаточно высоком уровне, заново входят в великий роман, занимая в нем свое важное место. И Маргарита поселяется в верхнем этаже двухэтажного дома, а в Николае Ивановиче обретает новую образную жизнь старый знакомец Василий Иванович Лисович, он же Василиса, домовладелец и жилец «нижней квартиры» в любимой, незавершенной, навсегда отложенной «Белой гвардии».
Вспомните: «Смотри, Явдоха, – сказал Василиса, облизывая губы и кося глазами (не вышла бы жена), – уж очень вы распустились с этой революцией»... «Н-ноги-то – а-ах!!» – застонало в голове у Василисы...» «С кем это ты? – быстро швырнув глазом вверх, спросила супруга. – С Явдохой, – равнодушно ответил Василиса, – представь себе, молоко сегодня пятьдесят». «Явдоха вдруг во тьме почему-то представилась ему голой, как ведьма на горе...»
Николаю Ивановичу она не представилась , а предстала голой ведьмой... «Венера! Венера!.. Эх я, дурак!.. Бумажку выправил!» И неприятный женский голос спросит: «Николай Иванович, где вы? Что это за фантазия? Малярию хотите подцепить?» И он ответит голосом лживым: «Воздухом, воздухом хотел подышать, душенька моя».
Василисе очень хотелось плюнуть на подол жены. А Николай Иванович «украдкой погрозит кулаком закрывающемуся внизу окну и поплетется в дом». Впрочем, и Василиса: «...он чуть-чуть не плюнул Ванде на подол. Удержавшись и вздохнув, он ушел в прохладную полутьму комнат...»
Даже «чуть-чуть поросячьи черты лица» Николая Ивановича – из-за чего так легко вообразить его боровом с портфелем в копытцах и с пенсне, болтающимся на шнурке, – это ведь тоже оттуда, из «Белой гвардии»: «Нажрал морду, розовый, як свинья…», – наступает на Василису бандит, похожий на волка… И уж у Василисы точно был прототип, правильнее сказать – модель для его внешности: киевский инженер и домовладелец Василий Павлович Листовничий, человек «с чуть-чуть поросячьими чертами лица», что хорошо видно на сохранившихся фотографиях.
Давно сгинул, ушел в небытие домовладелец дома на Андреевском спуске, а сложившийся в воображении писателя и ставший почти символическим для него облик обывателя остался. Кстати, у Василисы ведь нет полного совпадения с именем-отчеством его прототипа: писатель взял только имя и кусочек фамилии, чтобы получилось Вас… Лис… Василиса.
И еще об имени. Николай Иванович… Иван Николаевич!.. Вы хорошо услышите этот перевертыш, если вспомните, что игра с перевертыванием имени-отчества опробована Булгаковым и в других его произведениях – до романа «Мастер и Маргарита» и параллельно с романом «Мастер и Маргарита»: Василий Иванович – Иван Васильевич…
Василий Иванович – это Лисович, Василиса в «Белой гвардии». Василий Иванович – это символ коммуналки в фельетонах Булгакова 20-х годов. («Клянусь всем, что у меня есть святого, каждый раз, когда я сажусь писать о Москве, проклятый образ Василия Ивановича стоит передо мною в углу. Кошмар в пиджаке и полосатых подштанниках заслонил мне солнце!.. Поймите все, что этот человек может сделать невозможной жизнь в любой квартире, и он ее сделал невозможной…» – «Москва 20-х годов».)
А Иван Васильевич? Ну, это покрупнее: Иван Васильич Грозный в комедии «Иван Васильевич»… Или так смахивающий на Станиславского грозный Иван Васильевич в «Театральном романе»…
В эпилоге романа «Мастер и Маргарита» Иван Николаевич Понырев – в прошлом Иван Бездомный, в прошлом Иванушка – смотрит сквозь решетку сада на Николая Ивановича…
И то, что имя-перевертыш, оборотное к Ивану Николаевичу, принадлежит персонажу сниженному, персонажу сатирическому, еще раз подчеркивает какую-то очень существенную – высокую – роль «ученика мастера» в романе...
…А что же встреча с Маргаритой Петровной? Неужто она так и не оставила следа в романе? Хочется думать, что все-таки оставила…
Мемуаристка колеблется, пытаясь определить дату своей встречи с Булгаковым. 1934 год? Или 1933-й? «Или еще раньше. (Сколько ни напрягаю память, не могу точно вспомнить год встречи.)»
1933 и 1934 годы – первые годы брака Булгакова с Еленой Сергеевной. Известно, что у него было немало романтических увлечений – и в пору его первого брака, и во втором. А вот восемь лет брака с Еленой Сергеевной заметно отмечены прекращением таких увлечений. Хотя, конечно, если мужчина очень любит свою жену и предан ей, это совсем не значит, что прекрасные женщины больше не заслуживают его внимания, не правда ли?
И все-таки, может быть, стоит обратить внимание на слова Маргариты Петровны « или еще раньше » и включить в наши размышления год 1932-й?
Весною и в начале лета 1932 года Булгаков свободен. Уже исчерпан, хотя еще не расторгнут брак с Любашей, а отношения с Еленой Сергеевной драматически прерваны, и неизвестно, на время или навсегда. Очень может быть, что встреча с Маргаритой Петровной, такая заинтересованная со стороны Булгакова, произошла именно тогда – в начале лета 1932 года...
Кстати, настроение у Булгакова в эту пору активно, в феврале 1932 года на сцене МХАТа возобновлены «Дни Турбиных», и если он представляется: Михаил Булгаков, то имеет право рассчитывать на узнавание. И, признaемся: после нескольких лет полного и унизительного безденежья, благодаря тому же возобновлению «Дней Турбиных», у него действительно есть деньги; он счастлив, что может пригласить очаровательную даму в ресторан; чего дама, увы, оценить не сумела и даже обиделась…
К этому времени первая редакция «романа о дьяволе» отложена. Вторая еще не начата – Булгаков вернется к роману осенью 1932 года – ознаменованием его брака с Е.С. Но есть две промежуточные тетради, датированные 1931 годом. И (надеюсь, читатель это помнит) здесь, в конце каждой из этих тетрадей – впервые вспыхивает имя: Маргарита... Допустить, что тетради в архиве датировали ошибочно и имя Маргариты вписано позже, в 1932 году?
Нет... В одной из этих тетрадей – именно там, где появляется имя Маргариты – дата проставлена рукою Булгакова: 1931 . Перенести дату встречи с Маргаритой Смирновой на период еще более ранний, на 1931 год, не удается: там возникают другие проблемы...
Придется признать, что имя вошло в роман до того, как Булгаков повстречался с Маргаритой Смирновой. Что оно родилось в недрах самого романа. Родилось потому что если рядом с Фаустом (а героя своего, мастера, писатель мыслил аналогом Фауста) появляется женщина, то женщину эту должно звать Маргаритой.
И все-таки, думаю, встреча на московской улице поразила писателя. Имя, уже пришедшее из литературы, имя, вообще-то говоря условное, вдруг связалось с обликом очень красивой женщины, гуляющей по московским улицам. Знак судьбы! Ну, конечно, Маргарита – москвичка. («Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве», – скажет Коровьев.) Это же так просто: Маргарита… Петровна? Маргарита… Николаевна?
«Пришла домой... – пишет Маргарита Смирнова, – подошла к окнам полить цветы и вдруг вижу, что Михаил Афанасьевич ходит по противоположному тротуару. Я отпрянула от окна... Но прятаться было не обязательно – на окна он не смотрел, задумчиво ходил, опустив голову. Потом почти остановился, поднял голову, посмотрел высоко вдаль и опять медленно пошел вдоль переулка».
Увы, сама Маргарита Петровна не была его героиней. Она уверена, что их отношения были прерваны по ее решению. Но я слишком хорошо знаю Булгакова: прервал отношения он. Он всегда расставался с женщинами очень мягко, не оскорбляя их, оставляя в уверенности, что он не хотел расставаться…
(А туфли с накладками, перчатки с раструбом и берет у Маргариты в романе, которые «узнала» Маргарита Петровна, – всё это чепуха. Все это носили. И я носила. Дело не в раструбе, а в жесте: «Она… продела свою руку в черной перчатке с раструбом в мою…» Жест Елены Сергеевны. И ни в коем случае не жест Маргариты Смирновой: эта рассердилась, когда новый знакомый дотронулся до нее; где уж ей самой «продеть руку». Другое физическое движение души – другая личность.)
Да, но как же «готика»?
Увы, «готический» особняк Маргариты вообще нельзя опознать : он не описан в романе.
Что о нем известно? Всего лишь, что квартира Маргариты – «все пять комнат» – расположена в «верхнем этаже» особняка; стало быть, дом вероятнее всего двухэтажный… Что находится этот дом в саду: несколько раз упомянут сад, а однажды даже описан («Луна в вечернем чистом небе висела полная, видная сквозь ветви клена. Липы и акации разрисовали землю в саду сложным узором пятен»)… И еще, что в спальне – «трехстворчатое окно», выходящее «фонарем» в «башню особняка»…
Стрельчатый абрис особняка читателю остается домыслить – по своему вкусу и разумению…
Скажу лишь, что самая формула «готический» особняк возникла в романе на самых последних этапах работы. Впервые – в апреле 1939 года, в черновике «Эпилога», там, где Иван Николаевич, приникнув к решетке, видит «окрашенный луною с того боку, где фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого готический особняк».
В мае того же 1939 года, диктуя Эпилог на машинку, Булгаков сохранил здесь слово «готический». И только в конце 1939-го, не ранее октября, но, может быть, значительно позже, он вводит «готический особняк» в корпус романа, в главу «Маргарита», открывающую вторую часть: «Очевидно, она говорила правду, ей нужен был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги. Она любила его, она говорила правду».
Только теперь, помеченный в начале второй части и в заключающем Эпилоге, как бы очерченный кольцом, возникает образ – неожиданно зримый и запоминающийся. И уже трудно представить, что нет и никогда не было такого особняка в переулках Москвы, что не было самого этого слова готический в корпусе романа до конца 1939 года, когда умирающий и борющийся с накатывающим бредом писатель диктовал свои последние поправки в роман…
Но, простите, как не было? А что же было?
А было: Маргарита проснулась в своей спальне, «выходящей фонарем в башню причудливой архитектуры особняка, в одном из переулков Арбата, в глубине сада».
Как видите, и «трехстворчатое окно», выходящее «фонарем» в «башню» особняка, и сад, и даже Арбатский переулок… А «готики» не было. Ее не было в правленой машинописи, представляющей пятую редакцию и уже свершающуюся шестую. Не было в предшествующей рукописной, четвертой, хотя и там уже существовали «трехстворчатое окно» и «фонарь» и «башня», и – «причудливой архитектуры особняк»…
Прозрачное присутствие «готики» входит в роман на очередной волне интереса Булгакова к Врубелю, интереса, так многообразно отразившегося в романе «Мастер и Маргарита». Слово готический впервые вписано в роман в апреле 1939 года, не правда ли? Так вот, незадолго до этого («в ночь с 17 на 18 февраля») в Дневнике Е.С. сделана такая запись:
«Вчера на ”Лебедином” в ложе ”Б” Мишу познакомили с каким-то человеком, похожим, по словам Миши, на французского короля. Семидесятилетний старик… Разговоры о Киеве, о Врубелевской живописи… Какой-то архитектор».[1]
«Похожий на французского короля» – означает массивный, плотный, с клиновидной бородкой. Слова о Киеве и Врубелевской живописи подчеркнуты мной.
В Дневнике Е.С. булгаковских лет, где так много о театре и музыке, записей о живописи практически нет. Тем более важны эти скупые строки. Булгаков настолько увлечен мыслью о Врубеле (о Врубеле и Киеве!), что радостно беседует об этом с почти незнакомым человеком, и затем еще пересказывает свой разговор Елене Сергеевне (у нее грипп, она оставалась дома) так заинтересованно, что она помечает это в своем Дневнике. Ах, если бы Е.С. догадалась, как важно это для понимания «Мастера и Маргариты», может быть, она прислушалась бы внимательней и записала бы подробней…
Михаил Александрович Врубель – это ведь не только сказочно-романтические «Пан» и «Царевна-Лебедь». И даже не только очень киевский юный Демон (сидящий). Врубель это еще и знаменитые «готические» настенные панно для «готического кабинета» в особняке А.В.Морозова в Москве – пять панно на сюжеты из «Фауста» Гете: «Фауст в своем кабинете», «Маргарита», «Мефистофель и ученик», «Фауст и Маргарита в саду», а главное – «Полет Фауста и Мефистофеля» на яростных, инфернальных конях… Когда в романе Булгакова Маргарита, обернувшись в последнем полете, видит на ботфортах мастера «то потухающие, то загорающиеся звездочки шпор» – это ведь звездочки шпор с ботфорт Фауста на картине Врубеля…
Не стоит искать «готический» особняк Маргариты в переулках Арбата: в конкретно архитектурном смысле этот особняк в романе не означает ничего. В поэтическом, ассоциативном означает очень много: это музыкально-образный ключ, еще раз вводящий повествование в «фаустовский» контекст.
Так же, как садик мастера и сад Маргариты в романе – отражение немеркнущей памяти писателя о Киеве.
А «фонари»... Их еще называют эркерами и в толковых словарях описывают так: выступ в здании навесу… башенка с окнами, привешанная к стене... У Даля: «Полукруглый или многогранный выступ в стене, освещенный окнами»…
Ах, эти киевские эркеры!… Киев строился в годы булгаковского детства. Дома плотно вставали на вновь проложенных улицах. Их возводили быстро, и заказчики не жалели средств, гордясь друг перед другом фасадами.
Из Дневников Е.С. видно, что Булгаков всю жизнь мечтал о хорошей квартире. Киевлянин, он мечтал о квартире с волшебной красотой широких окон и эркерами. Увы, роскошной квартиры с «фонарем» у Булгакова так никогда и не было. Судьба-насмешница, как называл ее Булгаков, в конце концов развесила эркеры-фонари на этажах, надстроенных над тем самым «домом застройщика», где жил Булгаков, мечтая о квартире и запахе сирени. Никогда не получил он и дом в саду. Разве что в воображаемом небытии – «вечный дом» с зацветающими вишнями и вьющимся виноградом...
[1]«Дневник Елены Булгаковой», с. 241.
Опубликовано: «Чайка», Бостон (США), 2005, № 12 и 13.
http://www.seagullmag.com/