Лидия Яновская
«Я розы люблю…»
Время: среда – суббота
Итак, действие романа «Мастер и Маргарита» происходит где-то в 30-е годы ХХ века.
А точнее? Точнее – в месяце мае.
Май назван на первой же странице романа: «Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера»… «Майским солнцем» освещен бор за окном Ивановой клиники… В мае, рассказывает мастер Ивану, он встретился с Маргаритой… И Маргарита, проснувшись в фантастическую пятницу, вспоминает, что с мастером она познакомилась ровно год назад – «день в день»; стало быть, эта колдовская пятница во второй части романа действительно в мае…
Тем не менее были в истории романа попытки и другого расклада событий. В одной из тетрадей второй редакции, и именно 6 октября 1933 года (дата проставлена), Булгаков делает «разметку глав», тщательно расписывая действие… по июню! Приведу соответствующий фрагмент, помнится, не публиковавшийся:
«1. Седьмое доказательство. <22-го июня> апрель, [1] вечером. Четверг?
2. Иванушка гонится за Воландом. 22.VI вечером.
3. Дело было в Грибоедове и психиатрическая лечебница. 22. VI ночью.
4. Степа Лиходеев. День 23.VI.
5. Арест Босого. День 23.VI.
6. В кабинете Римского. День 23.VI.
7. В цирке. Вечер 23.VI.
8. Босой в тюрьме. 23.VI. Вечер, ночь.
9. Возвращение Внучаты [2] и бегство Римского. 23.VI. Ночь.
10. Иванушка в лечебнице приходит в себя и просит Евангелие вечером 23.VI. Ночью у него Воланд. <…>»
Обратите внимание: действие не просто помечено июнем – Воланд в этой редакции появляется в Москве 22 июня. Это день летнего солнцестояния. Может быть, писатель пробовал здесь найти образно-поэтическое решение времени в своем романе? Как-то соотнести жаркий день в Иудее и самый длинный летний день в Москве? Пасхальное полнолуние нисана и российское летнее солнцестояние?
Рядом с первым упоминанием даты 22 июня помета: «четверг» – с вопросительным знаком. Почему – четверг и что означает вопросительный знак? Потому, прежде всего, что в 1933 году, когда Булгаков делает эту «разметку», день 22 июня выпадает на четверг. У писателя перед глазами календарь. А вопросительный знак означает, что календарное это решение писателя не устраивает. Далее в этой самой «разметке глав» все настойчивее выдвигаются значимые для романа дни недели:
«14. Маргарита (день в пятницу). Шабаш. Обручение. <…>
17. Маргарита просит помощи для поэта. Ночь 24–25 VI. <...>
19. День 26 VI. Возвращение Степы. Выпуск Босого. Следствие у Иванушки. <…>
21. Полет. Понтий Пилат. Воскресенье». [3]
Но теперь числа решительно не совпадают с днями недели. Если 22-е – четверг, то 24-е не может быть пятницей, это суббота, а если 24-е – пятница, то 22-е может быть только средой. С другой стороны, если 24-е – пятница, то 26-е – воскресенье, а следующий затем ночной полет – это полет навстречу понедельнику. Тогда как в «разметке» и полет и встреча с Пилатом помечены воскресеньем. Думаю, уже здесь, как и в канонической редакции романа, речь идет о ночи на воскресенье…
Июнь в планах романа оказался недолговечным. Уже в 1934 году временем действия в «московских» главах становится май, теперь уже окончательно. В последней тетради второй редакции – в предчувствии редакции третьей – новая «разметка глав»:
«1. Никогда не разговаривайте с неизвестными. Вечер 8-го мая (среда?). <…>
3. Седьмое доказательство. (Вечер 8-го мая.) [4]
4. Погоня. Вечер 8.V.
5. Дело было в Грибоедове. Ночь с 8.V. на 9.V.
6. Степа. День 9.V.
7. Волшебные деньги. День 9 мая. <…>
9. Вести из Владикавказа. 9.V.
10. Гроза и радуга. Вечер 9 V.
11. Черная магия. Вечер 9 мая.
12. Полночное явление. Ночь 9–10 (V) с четверга на пятницу <…>». [5]
Май… Так случилось, что в мае этого самого 1934 года в Москве стояли небывало жаркие дни. Это отразилось в Дневнике Е.С.: «11 мая… Сильнейшая жара… 12 мая… Ночью жара сменилась похолоданием». [6] Тогда, наверно, и родилась мысль: если не подходит апрель, поскольку в Москве не может быть такого жаркого апрельского дня, какой представлялся писателю в воображаемой Иудее… если не подходит июнь, слишком удаленный от Страстной пятницы… то май решал всё!
По-видимому, писателю был нужен жаркий день. Жаркий, предгрозовой московский день, в мареве которого, прямо из воздуха у Патриарших, мог соткаться клетчатый, возникнуть Воланд и, взламывая московскую действительность, прорезаться во всей своей бесспорности день в Иудее почти две тысячи лет назад…
И еще одно очень немаловажное обстоятельство предъявляло свои требования к выбору времени действия в романе. Весенний бал полнолуния, который дает Воланд, – это ведь аналог Вальпургиевой ночи в «Фаусте» Гете. Не случайно мессир вспоминает свое посещение Германии «в тысяча пятьсот семьдесят первом году» и встречу с некой «очаровательной ведьмой» «в Брокенских горах, на Чертовой Кафедре» – именно там, где, по поверью, собираются ведьмы в Вальпургиеву ночь и куда Мефистофель приводит Фауста. [7]
А празднуется Вальпургиева ночь (праздник св. Вальпургии) 1 мая. По крайней мере об этом не устают напоминать комментаторы Гете.
Стало быть, май, который решал все… А среда? Что означает: «Вечер 8-го мая (среда?)» – в «разметке глав» 1934 года?
На этот раз календарь ни при чем: в 1934 году 8 мая – вторник. Среда требуется теперь по внутренним законам романа, и может быть, поэтому писатель пробует 16 мая – в 1934 году это число пришлось на среду. Но – вычеркивает. Календарь более не будет вмешиваться в структуру романа.
Но почему среда?
Здесь и напомню о сочинениях Вашингтона Ирвинга, к которым Михаил Булгаков относился с большим интересом и о которых я рассказала в главе, посвященной булгаковской библиотеке. Так вот, известная новелла Ирвинга «Рип Ван Винкль» открывается эпиграфом: «Клянусь ВОтаном, богом саксов, творцом среды (среда – Вотанов день)». [8]
Летом 1936 года, закончив очередную редакцию романа (на этот раз третью), Булгаков делает новую «разметку глав»:
«1. Не разговаривайте с неизвестными. 2. Золотое копье. 3. Седьмое доказательство. } I день
4. Погоня. 5. Дело было в Грибоедове. 6. Мания фурибунда? } I ночь»
7. Ошибка профессора Стравинского. 8. Происшествие со Степой. 9. Волшебные деньги. 10. Вести из Владикавказа. 11. Раздвоение Ивана. (Гроза и радуга.) } II день» и т.д. [9]
Месяц не назван, поскольку уже прочно определился: май. Действие тщательно рассчитано по дням (и ночам). А вот чисел – нет. Теперь в романе вообще нет чисел. (С числом будет недействительно, сказал бы Бегемот.)
Совсем нет чисел? Нет, по крайней мере одно число имеется. Подчеркнутое, запоминающееся: четырнадцатое число весеннего месяца нисана…
И еще одно, мельком, в «московских» главах, когда Степе Лиходееву «прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером тут же, в столовой…». Строки эти, как помнит читатель, введены в самой последней правке по машинописи, и определить с уверенностью, имела ли здесь существенный смысл дата или это был всего лишь знак крайнего Степиного испуга, затруднительно.
Опорой времени – формой движущегося времени – в романе теперь все активнее становятся дни недели. Значимые в контексте романа дни – пятница, суббота, воскресенье. Причем самое движение дней недели развивается как нарастающая музыкальная тема.
Действие романа начинается в среду. В окончательном тексте это намеренно не обозначено, но в глубине романа все четко рассчитано.
Впервые день недели помечен в главе 9-й, из которой мы узнаем, что Никанор Иванович Босой «находился в страшнейших хлопотах, начиная с предыдущей ночи со среды на четверг». «Предыдущая ночь» – та, которая последовала за гибелью Берлиоза. Любопытно, что день недели, ни разу не упоминавшийся на протяжении предыдущих восьми глав, тут же назван, как бы закреплен, еще раз. На той же странице: «Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою-то сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали звонить по телефону…»
Расклад действия по дням недели прояснился – правда, ненавязчиво, вскользь: если Берлиоз погиб накануне в среду, то, стало быть, и Воланд прибыл именно в среду; назавтра, утром в четверг, он у Степы Лиходеева, а вечером того же дня дает сеанс черной магии…
В следующий раз день недели отмечен – опять-таки после весьма большого перерыва – в главе 17-й, «Беспокойный день»: «Утром в пятницу, то есть на другой день после проклятого сеанса, весь наличный состав служащих Варьете…»
Теперь этот день недели – пятница – будет звучать все настойчивей: «Причиной приезда Максимилиана Андреевича в Москву была полученная им позавчера поздним вечером телеграмма следующего содержания: ”Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу…”»
Как видите, глухо – словом позавчера – помечена среда. Названа пятница. И тут же повторена: «В пятницу днем Максимилиан Андреевич вошел в дверь комнаты, в которой помещалось домоуправление дома № 302-бис по Садовой улице в Москве». (Обе цитаты из главы 18-й, «Неудачливые визитеры».)
Во второй части романа пятница окончательно вступает в свои права: «В тот самый день, когда происходила всякая нелепая кутерьма, вызванная появлением черного мага в Москве, в пятницу… Маргарита проснулась около полудня…» И еще раз: «Под счастливой звездой родился критик Латунский. Она спасла его от встречи с Маргаритой, ставшей ведьмой в эту пятницу».
(Отметим, однако, что когда в инфернальную полночь с пятницы на субботу происходит великий бал Сатаны, наименования дней недели исчезают; может быть, потому, что пятница – памятью о Страстной пятнице – воплощена и действие, отмечающее великое жертвоприношение, длится.)
В главе 27-й, как раз тогда, когда Маргарита откладывает дочитанный роман, наступает субботнее утро: «Но в это время, то есть на рассвете субботы, не спал целый этаж в одном из московских учреждений…» И все же, повторяясь и повторяясь, снова звучит вчерашняя пятница. На этот раз звучит суховато, с какою-то как бы даже постукивающей, протокольной интонацией (идет расследование событий):
«Собственно говоря, дело стало ясно уже со вчерашнего дня, пятницы, когда пришлось закрыть Варьете…» «После обеда в пятницу в квартире его (Аркадия Аполлоновича. – Л.Я.)… раздался звонок…» «Через час пришел ответ (к вечеру пятницы), что Римский обнаружен в номере четыреста двенадцатом гостиницы ”Астория”…» «К вечеру же пятницы нашли и след Лиходеева». «Дверь Иванушкиной комнаты № 117-й отворилась под вечер пятницы…»
Постепенно вступает суббота, сперва тоже протокольно, в отчетах следователей: «Так дело тянулось до полуночи с пятницы на субботу, когда барон Майгель, одетый в вечернее платье и лакированные туфли, торжественно проследовал в квартиру № 50 в качестве гостя». И далее: «Так вот, как и было сказано, дело тянулось таким образом до субботнего рассвета». И наконец: «Так не прекращающимся ни на секунду следствием и ознаменовалось утро субботнего дня».
И – в другой тональности, значительно и важно, когда в квартире № 50 раздается голос Коровьева: «Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора».
Суббота мелькнет еще раз: «Проспав до субботнего заката, и мастер, и его подруга чувствовали себя совершенно окрепшими…», – и на закате Воланд покинет Москву, увлекая за собою уже потусторонних мастера и Маргариту… А потом прозвучит – один-единственный раз – тихое, скользящее мимо внимания упоминание воскресенья: «Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресение сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат».
Прозвучит знАком прощения Пилата… моментом окончательного решения судьбы мастера и Маргариты…
Обратите внимание на странное написание этого слова: в ночь на воскресение. Так в последнем сохранившемся тексте, в машинописи.
Е.С. сочла это опечаткой машинистки и выправила: в ночь на воскресенье. Готовя роман к печати и обнаружив эту букву и, я все же сохранила ее, хотя так и не решила до конца, что означает это слово у Булгакова: просто седьмой день недели? или то самое, что по-русски обозначает название этого дня?.. Предположить, что будь это опечатка, Булгаков непременно заметил бы ее и исправил? Увы, охваченный размышлениями о главном своем романе, о структуре романа в целом, он не погружался в мелкую корректорскую правку. У него просто не хватило на это времени. Поэтому мог не заметить… не обратить внимания… Наверно, все-таки воскресенье. Но решительно утверждать не могу…
Воскресенье проскальзывает глухо, в середине абзаца, в середине фразы. И чтобы вы не слишком застревали на нем, следующий далее «Эпилог» начинается с упоминания субботы: «Но все-таки, что же было дальше-то в Москве после того, как в субботний вечер на закате Воланд покинул столицу…» Оставляя намек на то, что в Москве собственно воскресения нет: инфернальная неделя – опрокинутое, зеркальное отражение Страстной недели – завершилась…
…Давно замечено, что в «евангельских» главах романа действие длится в течение одного дня. Точнее, одних суток – начинаясь с раннего утра, когда к Пилату приводят Иешуа Га-Ноцри, и заканчиваясь субботним рассветом: «Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат».
Действие «московских» глав романа как будто длиннее: от вечера среды до ночи на воскресенье. Стало быть, отрезки времени в главах «московских» и главах «евангельских» не равновелики, не так ли? И столь плотно перекликающиеся, столь важно связанные между собою оба повествовательных пласта в романе синхронны не вполне: начала событий в них не совпадают?
Не совпадают… Может быть, и я бы думала так, если бы не обратила внимание на прелюбопытнейшую вставку в 16-й главе, сделанную Булгаковым на одном из последних этапов работы.
В июне 1938 года он диктует роман на машинку. Делает на ходу поправки, значительные и не очень. И вдруг диктуется целый, даже цельный текст, полностью сложившийся в его голове и, стало быть, очень важный. «Позавчера днем…», – в отчаянии терзает себя воспоминаниями Левий Матвей в трагические часы на Лысой Горе… «Позавчера днем», следовательно в среду...
«Позавчера днем Иешуа и Левий находились в Вифании под Ершалаимом, где гостили у одного огородника, которому чрезвычайно понравились проповеди Иешуа. Все утро оба гостя проработали на огороде, помогая хозяину, а к вечеру собирались идти по холодку в Ершалаим. Но Иешуа почему-то заспешил, сказал, что у него в городе неотложное дело, и ушел около полудня один. <…>
Вечером Матвею идти в Ершалаим не пришлось. Какая-то неожиданная и ужасная хворь поразила его. Его затрясло, тело его наполнилось огнем, он стал стучать зубами и поминутно просил пить. Никуда идти он не мог. Он повалился на попону в сарае огородника и провалялся на ней до рассвета пятницы, когда болезнь так же неожиданно отпустила Левия, как и напала на него. Хоть он был еще слаб и ноги его дрожали, он, томимый каким-то предчувствием беды, распростился с хозяином и отправился в Ершалаим». Там он узнал, что беда случилась.
Слово пятница здесь явно не на месте: Булгаков не употребляет это слишком русское слово в тексте «древних» глав своего романа: в древней Иудее это ведь был не пятый, а шестой день недели, уже к вечеру перетекающий в ее седьмой день – субботу. Слово требует замены, но писатель диктует и сейчас не может отвлечься на поиски одного слова. Потом, потом... Этого «потом» не будет. Но главное определилось: и в «древних» главах начало действия – среда.
Разумеется, Булгаков сверяет ход событий по Новому Завету. И Матфей (26, 6) и Марк (14, 3) отмечают, что в Великую среду Иисус был в Вифании (у Симона прокаженного). Правда, никакого огородника, тем более работы Иешуа и Левия Матвея на огороде хозяина нет. Высокий, пунктирно изложенный сюжет писатель наполняет простыми житейскими реалиями. Проповеди проповедями, но и работать нужно: свежие и благодатные утра в Иудее созданы для работы...
И у евангелиста Матфея, и у евангелиста Марка в эту Великую среду в Вифании Иисус говорит ученикам, что дни его сочтены и погребение его близко. Но ученики не понимаю его.
И в романе Булгакова в этот день, глухой, неназванный, но легко вычисляемый день, Иешуа почему-то «заспешил» и ушел «около полудня один». «Заспешил»: его встреча с Иудой из Кириафа уже определена. Это «заспешил» и ушел «около полудня один» – один из немногих в романе знаков того, что путь Иешуа предначертан. Левий Матвей этого не знает.
Но Воланду очень хорошо известно, что произошло. (Не исключено, что и тогда, во время событий, ему было все наперед известно.) Поэтому он прибывает в Москву не в пятницу, а в среду – в свой день («среда – Вoтанов день»), в вечер среды, в память того самого вечера среды, когда в доме Иуды из Кириафа, при свете светильников, любезно зажженных Иудой, Иешуа Га-Ноцри схвачен и крестный путь его начался.
Теперь события в обеих частях романа рифмуются плотно: и в основном потоке повествования, и в «романе в романе» действие начинается в среду. Но подчеркивать это Булгаков не хочет. Совпадение, как часто у него бывает, укрыто.Начало события свернулось улиткой, спряталось, как в домик улитки, в середину 16-й главы.
В 1938 году, в продиктованной на машинку пятой редакции, роман начинался так: «Весною, в среду, в час жаркого заката на Патриарших прудах появилось двое граждан...» И вот теперь, когда перекличка во времени между главами «евангельскими» и главами «московскими» состоялась, писатель убирает слово среда в первой строке первой главы романа. Слово убрано, потому что понятие среда в романе заработало. Первую страницу своего романа Булгаков, как читателю известно, будет много раз править. Но к этому слову не вернется: слово ушло в подтекст.
Роману нужны намеки на тайны – прозрачные, поэтичные…
И еще одно очень важное (и незамеченное исследователями) изменение вводит Булгаков в структуру времени своего романа на самых последних ступенях работы.
Обратили ли вы внимание, дорогой читатель, на противоречие в расчетах времени в главе «Понтий Пилат»?
На протяжении всей главы время явно и неуклонно стремится к полудню. Действие в этой главе начинается «ранним утром», когда Понтий Пилат выходит в колоннаду. Потом он замечает солнце, «подымающееся вверх над конными статуями гипподрома». И вот уже солнце «довольно высоко стоит над гипподромом», так что его луч «подползает к стоптанным сандалиям Иешуа». Полдень все ближе, но его еще нет: «Приказание прокуратора было исполнено быстро и точно, и солнце, с какою-то необыкновенною яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, когда на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, стороживших лестницу, встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа». Солнце почти в зените: прокуратор, «прищурившись в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головой, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста».
Произнесена формула: «Дело идет к полудню». А когда Пилат объявляет свой неправый приговор, полуденное солнце уже прямо над его головою – свидетелем его преступления: «Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце. Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг, и над толпою полетели хриплые арамейские слова...» «...Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо».
Полдень реализовался.
И вдруг заключающая строка главы – не случайная, внимательно выделенная в абзац:
«Было около десяти часов утра».
И, закрепляя эти слова, следующая глава романа начинается так:
«– Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, – сказал профессор».
Что случилось? В чем дело?
________
Текстолог, пытаясь проследить ход мысли писателя, обращается к предшествующим редакциям. Дилетант не сомневается, что и сам легко справится с подобной работой – поскольку рукописи романа, стараниями В.И.Лосева, многолетнего хранителя булгаковского архива в отделе рукописей РГБ, публикуются, рекламируются и многократно перепечатываются с начала 1990-х годов. В частности, ранние редакции главы «Понтий Пилат», известные под названием «Золотое копье».
Да простит меня читатель, полного собрания составительских и публикаторских сочинений В.И.Лосева у меня нет – в крохотной эмигрантской квартирке для этого просто нет места. Но несколько имеющихся у меня томов просмотрим.
Михаил Булгаков. Великий канцлер. Публикация и комментарии В.И.Лосева. М., «Новости», 1992.
На с. 110–123 здесь представлена глава «Золотое копье», по утверждению В.И.Лосева входящая в состав романа Булгакова «Великий канцлер». Приведен подзаголовок: «Евангелие от Воланда». Глава в этой публикации начинается так: «В девять часов утра шаркающей кавалерийской походкой в перистиль под разноцветную колоннаду вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат». И заканчивается: «И был полдень...» Впрочем, нет, это не конец главы, далее идут еще две строки: «Иванушка открыл глаза и увидел, что за шторой рассвет. Кресло возле постели было пусто».
Другая книга. «Неизвестный Булгаков». Составление и комментарий В.И.Лосева. М., «Книжная палата», 1992.
Здесь на с. 26–35 снова глава «Золотое копье», на этот раз в составе романа «Князь тьмы». Подзаголовка нет, но текст первых строк почти тот же – за исключением одного слова: «В десять часов утра шаркающей кавалерийской походкой в перистиль под разноцветную колоннаду...» и т.д. На этот раз глава заканчивается так: «И было десять часов утра». Строк о проснувшемся Иванушке нет.
Третья. Массивное издание в добротном, «лидериновом» переплете: Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита. Составление и комментарии В.И.Лосева. М., «Вече», 1998.
Собственно роман «Мастер и Маргарита» здесь на втором плане. На главном – «Великий канцлер», представленный, правда, не полностью, а отдельными главами, по каковой причине, надо думать, глава «Золотой копье» сюда не вошла. А «Князь тьмы» – вот он, и глава «Золотое копье» на месте – с тем же началом: «В десять часов утра...» и с той же концовкой: «И было десять часов утра. (Неужели часовая стрелка так и не сдвинулась?)
Следующий том: Михаил Булгаков. Великий канцлер. Князь тьмы. Подготовка текста и комментарии, естественно, В.И.Лосева. М., «Гудьял-Пресс», 2000.
Несмотря на то, что на титуле два названия, здесь собрано не менее трех текстов, касающихся нашей темы.
«Великий канцлер» на этот раз представлен как будто полностью, но главы «Золотое копье» в нем нет. Даже названия нет, сохранился только подзаголовок: «Евангелие от Воланда». Вместо целой главы – две строки, которых в предыдущей публикации В.И.Лосева не было: «...И Равван, свободный как ветер, с лифостротона бросился в гущу людей, лезущих друг не друга, и в ней пропал...». А также знакомые нам по предыдущим сочинениям (простите, составлениям) В.И.Лосева строки об Иванушке, который «открыл глаза и увидел, что за шторой рассвет» и «кресло возле постели» пусто.
Где же весь текст главы «Золотое копье»? Не расстраивайтесь, он будет далее, в этом же томе, но в другом сочинении, которое Лосев описывает так: «О сроках начала этой работы говорить трудно, поскольку рукопись не датирована. Предположительные сроки – первая половина 1937 года». [10]
Здесь глава заканчивается так: «И был полдень». После чего и здесь «Иванушка открыл глаза и увидел, что за шторой рассвет» и «кресло возле постели» пусто. Даже самый доверчивый читатель может изумиться: помилуйте, какое «кресло», возле какой «постели» и почему «рассвет», если в этом сичинении (отнесенном Лосевым к 1937 году) глава «Золотое копье» обозначена как вторая, причем перед нею приведена первая, названная так же, как в окончательном тексте: «Никогда не разговаривайте с неизвестными», а далее следует третья, начинающаяся с того, что Иван, очнувшись, видит, что на Патриарших – вечер!
И далее в этой же книге опять «Князь тьмы», и глава «Золотое копье» публикуется снова и, кажется, еще в одном варианте.
Тут самое время признаться, что никаких «вариантов» главы «Золотое копье» в природе не существует: Булгаков оставил нам один-единственный текст этой главы (который я и цитировала в предыдущем разделе этой работы). Все разночтения принадлежат досточтимому г-ну Лосеву В.И., свято уверенному, что уж он-то лучше Булгакова знает, как надо писать романы.
Напомню, что в «Великом канцлере» главы «Золотое копье» нет; что, строго говоря, и романа такого – «Великий канцлер» – нет: В.И.Лосев так озаглавил вторую редакцию «романа о дьяволе», написанную Булгаковым в 1932–1934 годах. Отмечу, правда, что он не то чтобы сочинил – название «Великий канцлер» Лосев извлек из опробованных и жестко отброшенных Булгаковым вариантов. Булгаков отбросил – Лосев, хозяин булгаковского архива, подобрал и поставил на место. Как говорится, хозяин – барин. По тому же принципу озаглавил отдельные наброски в конце этой редакции, Булгаковым не озаглавленные, кое-где поправил булгаковский стиль и, поскольку «древних» глав во второй редакции не обнаружил, вставил главу «Золотое копье» из редакции третьей, несколько ее «улучшив» – на свой вкус, разумеется.
Зачем? Ну, как зачем? Кто же купит книгу с названием «Черновики романа. Вторая редакция»? Да еще и с пробелами на самом интересном месте?
На самом деле глава «Золотое копье» пишется осенью 1934 года – именно в это время Булгаков приступает к третьей редакции своего романа. У нее нет подзаголовка «Евангелие от Воланда» – этот подзаголовок Лосев извлек из другой, более ранней рукописи. И начинается глава не так, как у В.И.Лосева, проще начинается: «Шаркающей кавалерийской походкой в десять часов утра на балкон вышел шестой прокуратор Иудеи Понтий Пилат». (Свой вариант В.И.Лосев опять-таки не сочинил, а вставил, выдернув из другой рукописи.) И время здесь на протяжении всей главы отчетливо движется к полудню, хотя и не столь настойчиво, как в каноническом тексте. И заканчивается глава «Золотое копье» безвариантно: «И был полдень».
___________
Только во второй половине 1937 года Булгаков впервые приступает к полному тексту своего романа и стремительно, практически не останавливаясь, пишет его – тетрадь за тетрадью. В этой редакции – четвертой – глава написана полностью. Теперь она носит название «Понтий Пилат», но заканчивается по-прежнему: «Это было ровно в полдень», и следующая глава начинается соответственно: «– Это было ровно в полдень, многоуважаемый Иван Николаевич…»
На машинку (пятая редакция) Булгаков диктует окончание главы без особых изменений: «Это было около полудня». И только в редакции шестой, последней, в правке по машинописи – думаю, в конце правки по машинописи – писателю приходит мысль поменять время в главе «Понтий Пилат».
Он обращается к последним словам главы: «Это было около полудня». Чернилами – его рукою – зачеркивается слово полудня. Теми же чернилами – его рукою – дописывается: «десяти часов утра». Красный карандаш решительно подчеркивает дописанное и зачеркивает слово это. Тут же острый карандаш Елены Сергеевны вводит в слово было прописное Б: «Было около десяти часов утра». И в начале следующей главы слова около полудня выправляются на около десяти часов утра.
Провести до конца эту правку Е.С. даже не пыталась: такую работу никто, кроме автора, проделать не смог бы. В главе 16-й («Казнь») осталось: «...Кавалерийская ала, что пересекла путь прокуратора около полудня...». В главе 25-й («Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа») тоже: «В том самом месте, где около полудня, близ мраморной скамьи в саду, беседовали прокуратор и первосвященник...»
Пересчитывать время в практически законченном романе? Так ведь Булгаков жить собирался, а не умирать. Творческие идеи переполняли его...
...Главы в романе «Мастер и Маргарита» пронумерованы одна за другою, сквозной нумерацией, сквозь обе части. И время двумя потоками течет линейно, последовательно движется время, от главы к главе, современное – в главах «современных» и древнее – в «древних» главах.
Эти потоки даже не совпадают – они просвечивают один сквозь другой. И в конце концов, разделенные почти двумя тысячелетиями, странным образом соединяются. Рассвет субботы начинается у Пилата («Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат»). И Маргарита закрывает рукопись, потому что у нее наступило субботнее утро...
Мы уже видели, как писатель создает свои пространства, и похожие и не похожие на Москву или на древний Ершалаим, а в созданных им пространствах все согласовано прочно и без сбоев. И свое пространство времени он создает. В этом пространстве пренебрежен такой пустяк, как точный счет годов, но бесконечно важны повторяющиеся дни недели в их прочном следовании друг за другом – среда, четверг, пятница, в память Страстной пятницы, и непременно следующая за пятницей суббота, и намек на воскресение... Пространство времени, в котором Вальпургиева ночь совпадает с полнолунием и Страстная пятница становится кануном Вальпургиевой ночи… И для Пилата его бесконечно длящийся субботний день – двенадцать тысяч лун! – заканчивается в романе в эту самую ночь на воскресенье.
В своем времени, так похожем на пространство, остается булгаковский Ершалаим, целый и невредимый в ослепительно яркой лунной ночи. Ибо прожитое время остается – где-то там, оставленное нами в прошлом, как остаются оставленные нами пространства, остаются и продолжают жить своею, независимой от нас жизнью.
[1]Здесь «июнь» перечеркнут, но попытка перенести действие на апрель продолжения не имела.
[2]Так в этой редакции назван Варенуха.
[3]ОР РГБ, фонд 562.6.6.
[4]Здесь же опробовано 16 мая, зачеркнуто.
[5]ОР РГБ, фонд 562.7.1.
[6]«Дневник Елены Булгаковой», с. 57–58.
[7] Брокен точечно отметился и на самом балу: «Клянусь, что мы терпим последние минуты», – шепчет Коровьев. – «Вон группа брокенских гуляк. Они всегда приезжают последними. Ну да, это они».
[8] О древнегерманском боге ВОтане как предшественнике булгаковского Воланда см.: Лидия Яновская. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983, с. 264.
[9]ОР РГБ, фонд 562.7.3, л. 10.
[10] Михаил Булгаков. Великий канцлер. Князь тьмы. М., 2000, с. 14.