Лидия Яновская
Горизонтали и вертикали Ершалаима
Эффект присутствия
«Эффект присутствия» – термин; его употребляли мастера уникального жанра – искусства панорамы, добивавшиеся своего «эффекта» удачным сочетанием тщательно проработанного живописного полотна, «предметного плана» и хорошо подобранного освещения. Успех панорам – особенно в конце ХIХ и начале ХХ века – был огромен.
Из описания киевской панорамы «Голгофа» я и позаимствовала когда-то этот термин – естественно, обозначив источник, – для книги «Творческий путь Михаила Булгакова». Потом рецензент употребил это словосочетание уже по отношению к самой моей книге.[1] Потом термин подхватил Б.С.Мягков, как это принято у булгаковедов, без ссылки, но зато с неожиданным толкованием. По мнению Б.С.Мягкова, «многие автобиографические черты писателя и его жены присутствуют» в романе «Мастер и Маргарита» и, стало быть, это и есть «эффект присутствия».[2] После чего термин вошел в булгаковедение, окончательно обессмыслившись...
Но описаниям Булгакова, особенно в «древних» главах, в самом деле присущ «эффект присутствия»: чудо реально ощутимого читателем своего присутствия во времени, пространстве и событиях романа.
...По Иерусалиму, чаще всего в Старом городе, расположенном на том самом месте, где когда-то высился древний Ерушалаим, экскурсоводы водят экскурсии – на многочисленных языках. Старый город обнесен мощными стенами, в стенах ворота со старыми названиями: Яффские, Львиные и другие. Экскурсоводы добросовестно объясняют, что мощные эти стены возведены турками давно, не то двести, не то триста лет назад, но по сравнению с теми, ерушалаимскими, разрушенными римлянами почти две тысячи лет тому назад, – совсем недавно. А Яффские ворота в евангельские времена были примерно в этом же месте, но может быть, и не совсем в этом, и выглядели, конечно, совсем не так... Туристы слушают, но старые стены кажутся им теми самыми, древними. И, игнорируя все поправки экскурсовода, ощущают прикосновение к вечности. Самое популярное название экскурсий: «Город трех религий». И кварталы в Старом городе так и называются – еврейский, христианский, мусульманский…
В начале 1990-х экскурсоводы заговорили по-русски, и завораживающе, как мантры, зазвучали булгаковские тексты. Плотно пошедшие по Иерусалиму булгаковские экскурсии стали казаться началом четвертой религии.
Вчерашние советские граждане, оглушенные своим перемещением в другую жизнь, хватались за то, что казалось прочным и надежным – за образы любимой книги. Вздрагивали от узнавания. Казалось, самые камни – те же, что описаны в «Мастере и Маргарите». Хотя в «Мастере и Маргарите» никакие камни не описаны. Спрашивали потихоньку: может быть, он здесь бывал? – намекая на способность души путешествовать во времени. Рассказывали взволнованно, что Булгаков мечтал побывать здесь и очень страдал оттого, что ему это не удалось. Спорить не нужно было: ну кто бы поверил, что писатель никогда не мечтал о поездке в Палестину. Очень надеялся, что его выпустят из советской России хотя бы на короткое время, очень хотел увидеть Париж – Париж Мольера. А может быть, и Рим – Рим Гоголя. Вымечтанный, выстроенный им древний Ершалаим в эти планы не входил, навсегда оставаясь городом воображаемым, принадлежащим далекому прошлому, извлеченным из прошлого силой провидческой фантазии.
Постепенно стало проясняться, что в романе имеются неточности. Вот экскурсовод Лидия Миркина сказала: в библейские времена в Иудее не было соловьев... Как не было? – заволновался кто-то из слушателей. Он сам слышал недавно соловья. Или его знакомый слышал... Экскурсовод пожала плечом. Может быть, теперь соловьи есть и в Израиле. Какой-нибудь любитель завез и выпустил парочку. Или серенький путешественник сам залетел на корабль и нечаянно добрался до Земли обетованной. Бывает. Но тогда здесь соловьев не было.
А в романе «Мастер и Маргарита»? В романе: «В саду никого не было. Работы закончились на закате, и теперь над Иудой гремели и заливались хоры соловьев». И еще раз: «Весь Гефсиманский сад в это время гремел соловьиным пением».
Вернувшись с экскурсии, лихорадочно листаю свою книжку «Творческий путь Михаила Булгакова», вышедшую еще в России. А у меня что по этому поводу? Вот – отмечено, что Булгаков нашел у Фаррара «описание Гефсимании в лунную ночь – с густыми тенями вековых маслин и трепетом лунного света на траве полян». Отмечено: «Фаррар уверял, что посетил ”эту местность” ”в это именно время и в тот самый час ночи”».
И далее: «У Фаррара эта лунная ночь – пугающая, вызывающая ”невольный страх” – нема. В ней царит ”торжественная тишина безмолвия”. У Булгакова – влекущая влюбленного Иуду – она прекрасна, полна густых ароматов и озвучена гремящими хорами соловьев...»
Все верно, даже слово озвучена, помечающее активное действие писателя. Выходит, я понимала, что произошло? Нет, конечно, просто меня спасла привычная верность формуле: что видишь – то и пиши, а чего не видишь – писать не следует. Смысл подробности в том, что Фаррар здесь был и его действительно поразила тишина этой ночи с полным отсутствием соловьев. А Булгаков здесь не бывал и не мог себе представить молчание этой сладостной, напоенной запахами ночи. К Фаррару писатель относился доверчиво, но безмолвию поверить не смог.
Завороженная булгаковским «эффектом присутствия», я повторила свидетельство Фаррара, так и не вникнув в то, что это – свидетельство.
И еще «одуряющий аромат», который в романе так естественно источают «стены роз»...
Здесь розы не пахнут, – говорит экскурсовод Лидия Миркина и что-то объясняет о сочетании климата, влажности и других важных вещей. То, что розы здесь не пахнут, мне, увы, уже известно. В Лоде, в котором мы как-то с ходу (и, кажется, навсегда) поселились, газоны на центральном бульваре плотно засажены кустами прелестных мелких роз, белых и розовых. Как оказалось, местный мэр большой любитель розариев. (Потом мэр, человек еще молодой, внезапно умер, розы как-то сразу осыпались и исчезли навсегда.) Так вот на бульваре, украшенном бело-розовыми коврами, не было запаха роз, и это было так странно, что я наклонялась, касалась рукою цветка, как бы спрашивая: «Цветок, что с тобой?»
(Потом обнаружилось, что уже вырастили и благоухающие розы, которым никакой климат не помеха. Идешь улицей мимо одноэтажных домиков и вдруг – как оклик! – обернешься: из-за забора выглядывает прекрасный цветок на длинном стебле. Это он выбросил мне вслед благоуханное облачко и явно ждет ответа. Что ж, я здороваюсь с ним.)
Вероятно, Булгакову трудно было бы представить, что розы, занявшие в его творчестве такое огромное место (от «Белой гвардии» до последней задуманной пьесы о Сталине с ремаркой: «Сад. Стена из роз на заднем плане»), что розы могут не благоухать...
И более поразительная вещь до меня доходит, ошеломляя. Доходит не сразу, но совершенно самостоятельно. Речь о погребении Иешуа Га-Ноцри в романе.
Новеньких «репатриантов» приобщали к прошлому страны, запечатленному в археологии. В частности, показывали сохранившиеся там и сям старые погребальные пещеры. Умершего укладывали в такой вот сухой пещере, вырубленной в скале, предварительно умастив маслами и завернув в похоронную пелену. Но укладывали не на землю, а на специально вырубленное в стене пещеры каменное ложе. Тело постепенно истлевало, а кости (в надлежащее время отвалив камень, запиравший вход) аккуратно и с соблюдением всех правил укладывали в небольшой продолговатый ящик для дальнейшего захоронения. Кости необходимы, чтобы умерший мог воскреснуть, когда его призовет Мессия.
Экскурсанты из России слушают, почтительно заглядывая в тесноту погребальной пещеры, потом возвращаются домой, открывают роман «Мастер и Маргарита» и не замечают, что у Булгакова хоронят иначе:
«...Левия Матвея взяли в повозку вместе с телами казненных и часа через два достигли пустынного ущелья к северу от Ершалаима. Там команда, работая посменно, в течение часа выкопала глубокую яму и в ней похоронила всех трех казненных.
– Обнаженными?
– Нет, прокуратор, – команда взяла с собой для этой цели хитоны...»
Постойте, а в Евангелии как? А в Евангелии именно так, как это происходило в Иудее около двух тысяч лет тому назад. Некто Иосиф из Аримафеи, человек богобоязненный и праведный, предварительно испросив разрешения у Пилата, уступает телу Иисуса свой собственный гроб, или погребальную пещеру, вырубленную им для себя:
«...и, взяв тело, Иосиф обвил его чистою плащаницею и положил его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился» (Матфей, 27, 59-60).
Булгаков Евангелие знал. Что же это – ошибка? Дерзость? Или непонятный мне художественный ход?..
...Прошло десятилетие, и новые израильтяне акклиматизировались, взглянули на мир другими глазами. Булгаковские экскурсии стали реже, почти исчезли. Четвертая религия не состоялась. А роман продолжают читать. На всех доступных языках – по-русски, по-английски и на иврите в новеньком переводе киевлянина Петра Криксунова. И ни история с соловьями (которые все равно уже поют) и с розами (которые все равно уже благоухают), ни даже похороны Иешуа Га-Ноцри, так странно похожие на похороны в России, не отвлекают читателя. Роман живет – и «эффект присутствия» в нем по-прежнему налицо...
[1]См.: Л.А.Шубин. Поиски смысла отдельного и общего существования. М., 1987, с. 353 и 355.
[2]Б.С.Мягков. Булгаковская Москва. М., 1993, с. 95.
Главы опубликованы: «Уральская новь», 2004, № 18.